О чём шутят музыканты? Романтика XIX века

Мир классической музыки отображает наш, обычный, человеческий мир. Только более ярко и смело, размашисто и с особым отношением: прочувствованно. И точно следует велениям времени. Когда благополучно завершилась эпоха белых париков и камерного музицирования, когда, образно говоря, отзвучали «Русские квартеты» Йозефа Гайдна, Сонаты и Симфонии Людвига ван Бетховена с их игривой и шутливой предпоследней, третьей, частью в виде Скерцо, на смену всему этому классическому великолепию пришла… Другая эпоха и другая классика

Новый герой из XIX века оказался неисправимым романтиком с горящим взглядом, развеваемыми ветром революций кудрями и мятущейся душой. Противоречия нового мироустройства проявлялись во всём. Даже в отношениях между мужчиной и женщиной.

Неверно было бы говорить о романе композитора Фридерика Шопена и писательницы Авроры Дюпен («той самой» Жорж Санд) просто как об иллюстрации происходивших изменений. Скорее, можно говорить о нехарактерном примере. Впрочем, и Скерцо, сочинённые великим польским композитором, — такие же нехарактерные примеры шуток.

Первое впечатление от встречи с Жорж Санд молодой Шопен выразил словами: «Какая несимпатичная женщина эта Санд. Да и женщина ли она, я готов в этом усомниться!» Однако эпатирующая публику Аврора в мужском костюме, высоких сапогах и с сигарой во рту почти на десять лет стала для слабого здоровьем, мнительного и утончённого Фредерика всем: сиделкой, няней, любовницей, матерью, музой. За несколько дней до смерти Шопен сказал своему другу Франшому: «Она говорила, что не даст мне умереть без неё, что я умру у неё на руках…» Она пережила его на 27 лет и, как сообщают разные источники, единственная вещь, которая могла заставить эту женщину плакать, — звуки вальсов Шопена.

С полной уверенностью можно сказать, что и Скерцо, сочинённые её «третьим ребёнком», не смогли бы рассмешить склонную по временам к безудержному веселью Аврору. Они попросту перечеркнули все представления об этом жанре. Чтобы у читателей не создалось неверного представления об эпохе романтизма, заметим, что… Фантастические образы юмора

…тоже приличествовали Скерцо. Особенно показательны они в чудесно-запутанной комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Музыку к пьесе сочинил немецкий композитор, дирижёр и пианист Якоб Людвиг Феликс Мендельсон-Бартольди.

Смеяться можно начинать до начала спектакля, читая либретто. Вот небольшой отрывок из него: «Компания простоватых мастеровых готовится к постановке интермедии по случаю свадьбы герцога. Режиссер, плотник Питер Пигва, выбрал подходящее произведение: „Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы“. Ткач Ник Основа согласен сыграть роль Пирама, как, впрочем, и большинство других ролей. Починщику раздувальных мехов Френсису Дудке даётся роль Фисбы (во времена Шекспира женщины на сцену не допускались). Портной Робин Заморыш будет матерью Фисбы, а медник Том Рыло — отцом Пирама. Роль Льва поручают столяру Миляге: у него „память туга на учение“, а для этой роли нужно только рычать. Пигва просит всех вызубрить роли наизусть и завтра вечером прийти в лес к герцогскому дубу на репетицию».

Самым главным путаником и шалуном в комедии оказывается дух по имени Пак:

Да, я весёлый озорник ночной. Сам Оберон смеётся у меня, Когда, дразня дородного коня, Я вдруг кобыльим голосом заржу. А то у бабки в кружке я сижу Печёным яблочком; она хлебнёт, А я, скакнув, ей забиваю рот, И пиво льётся на сухую грудь; Иль тётка, жалуясь на что-нибудь И думая, что я — трёхногий стул, Присядет, смотришь — стул-то ускользнул; Старуха — шлёп, вопит, кряхтит, давясь; Кругом хохочут, за бока держась, Чихают и божатся, что, ей-ей. Не коротали время веселей.

В стороне от музыкальных шуток не остались и… Славянские композиторы XIX века

Сразу можно сказать, что шутили они совсем иначе, чем их западные коллеги. Реалистичнее и поэтичнее. И, главное, очень напевно. Практически обходясь без быстрых и колких пассажей, предпочитали служить королеве музыки — мелодии. Хихикать на концерте, где исполняются такие Скерцо, нам уже не придётся. Значит, и рассказ наш дальнейший будет не шуточный.

Заслуга в открытии таланта 30-летнего Дворжака-композитора принадлежала известному чешскому деятелю и, на минуточку, редактору пражской музыкальной газеты Л. Прохазке. Родившегося в семье мясника Антонина почему-то не привлекала перспектива продолжить родительское дело. Было время, когда жил он впроголодь. Днём сидел над партитурами великих классиков, а по вечерам играл в ресторане на альте, позднее — в оркестре. Сочинительство не отпускало от себя скромного и не верящего в собственный успех музыканта. Время всё расставило по местам: Антонин Дворжак стал чешским классиком, и мы с удовольствием слушаем как будто пропитанную запахами лугов, наполненную пением птиц Юмореску.

«Волшебный смычок его до такой степени увлекателен, звуки его скрипки так магически действуют на душу, что этого артиста нельзя довольно наслушаться», — писала о Генрике Венявском одна из русских газет в 60-х годах XIX века. Духовный наследник Паганини, блестящий виртуоз, поляк по рождению, Венявский многие годы преподавал в открывшейся в 1862 году в Санкт-Петербурге консерватории. Сочинённое им Скерцо, удачно соединяясь с зажигательным итальянским танцем, позволяет исполнителю продемонстрировать в самой эффектной манере мастерство владения игрой на скрипке.

Другой симбиоз Скерцо — с вальсом — представляет нам Чайковский. Кстати, Пётр Ильич значился в первом выпуске консерватории как окончивший её по классу композиции с большой серебряной медалью.

«Повзрослевшее» Скерцо прекращает ёрничать и насмехаться, оно как будто понимает, что жизнь — серьёзная штука, и, протягивая вам свою руку, приглашает вместе станцевать или спеть, по-доброму улыбаясь друг другу. Впрочем… Если хочется чего-нибудь «погорячее», то переносимся с космической скоростью…